Щегольков Михаил Александрович,
генеалог, бакалавр истории
(г. Москва)

Личный опыт восстановления родословной каргопольской крестьянской семьи до XVI века

История исследования генеалогии рода Бураковых показывает, с какими вызовами может столкнуться генеалог при решении амбициозной задачи и к каким решениям он может прибегнуть. Это комплексное исследование проводилось с опорой на самые разные источники, содержащие информацию о крестьянских семьях. Опыт восстановления родословной за четыре с половиной века позволяет ответить на вопрос, где находится тот временной предел, до которого можно дойти при поиске вглубь по фамильным линиям из непривилегированных сословий.

Мой поиск начался с опросов родственников. Первым, с кем я поговорил, был мой дед, родившийся в 1945 г. Он рассказал мне, в частности, что его отец Борис Игнатьевич Журавлев родился в 1917 г. в Архангельской области, а мать Бориса звали Александра Александровна. Благодаря тому, что прадед участвовал в Великой Отечественной войне, я смог установить по открытым источникам точное место его рождения: поселок Няндома, относившийся на тот момент к Каргопольскому уезду Олонецкой губернии. Опросить деда было для меня относительно простой задачей в связи с тем, что с ним я и так уже общался в повседневной жизни, и мне не требовалось отдельное знакомство и налаживание контакта для получения сведений по генеалогии.

Я обратился в Государственный архив Архангельской области в надежде найти сведения о предках Бориса Игнатьевича. В результате поиска, не только по метрическим книгам, но и по другим документам конца XIX–начала XX вв., удалось восстановить родословную на несколько поколений вглубь, но только по линии Журавлевых. Впоследствии работа с РГИА (г. Санкт-Петербург), ГАВО (г. Вологда), НАРК (г. Сыктывкар) помогла раскрыть происхождение Журавлевых из духовного сословия и историю их переездов за конец XVIII–XIX век. Но я долгое время не знал, откуда родом была Александра Александровна, моя прапрабабушка, имевшая фамилию Журавлева в замужестве. Дело в том, что записи о ее браке не было в метрических книгах по Няндоме и ближайшим приходам. Чтобы преодолеть этот барьер, мне понадобилось больше интервью с родственниками.

От деда я узнал, что жива его двоюродная сестра 1949 г.р., которая, как и я, интересуется родословной. Она внучка Александры Александровны по линии ее дочери. Но ее контакта он мне не смог предоставить, так как они практически не общались. После некоторых колебаний я обратился за помощью к сестре деда, 1955 г.р., с которой я был знаком, но долгое время не контактировал. Она, в силу того, что была младшим ребенком в семье, смогла рассказать мне не очень много. Но она связала меня с моей троюродной бабушкой – своей двоюродной сестрой. Разговор с ней стал для меня очень полезным. Она знала свою бабушку Александру Александровну ближе, чем ее знал другой внук, мой дед. Я узнал больше о жизни прапрабабушки, а также ее девичью фамилию – Попова. Место ее рождения респондентке не было известно. Зато она дала мне контакт племянницы Александры Александровны, моей троюродной прабабушки, 1928 г.р., проживавшей в г. Санкт-Петербурге.

Телефонный разговор с этой женщиной, продолжавшийся менее часа, стал для меня ключевым источником информации. Она назвала имена родителей Александры Александровны. Я узнал, что ее отца звали Александр Семенович Попов. Он родился в деревне Федово, которая сейчас относится к Плесецкому району Архангельской области, а ранее принадлежала к Устьмошскому погосту Каргопольского уезда Олонецкой губернии. Во время Гражданской войны он занимался юридической работой в г. Архангельске и из- за череды трагических событий подвергся преследованиям со стороны как красных, так и белых.

Эта информация дала мне почву для нового обращения в ГААО (г. Архангельск). В архиве сохранились документы, посвященные проживанию А.С. Попова в г. Архангельске во время Гражданской войны и его преследованию. Эти документы подтвердили его место рождения; а также я узнал его точную дату рождения – 19.09.1872 г. По роду своей деятельности он не раз менял место жительства в течение жизни, и место рождения Александры Александровны мне до сих пор неизвестно. Но это не помешало дальнейшему поиску по ее предкам.

Хорошо сохранившиеся фонды ГААО позволили восстановить семейную хронику рода Поповых и связанных с ним семей до начала XVIII в. Самая ранняя обнаруженная исповедная роспись относилась к 1768 г., но по ней стали известны персоны, родившиеся в начале века. Для поиска за XIX в. помогали метрические книги и исповедные ведомости, а за XVIII в. – только исповедные ведомости. При всём богатстве собранной информации (так, оказалось, что мой прямой предок Алексей Лаврентьев Херков лично встречался с императором Александром I), такой путь поиска имел и свои пределы. При отсутствии метрических книг за XVIII в., невозможно было узнать, из каких семей происходили жены Поповых, присоединившиеся к роду в этот период. Эта проблема потребовала обращения к фондам Национального архива Республики Карелия.

Из ревизской сказки 5-й ревизии стало известно, что Евфимия Васильевна Попова (ок. 1770–1846), жена Николая Васильевича Попова, носила в девичестве фамилию Буракова и жила не в деревне Федово, а в деревне Юхново (Прохново) того же Устьмошского прихода. Для исследования сослужил огромную пользу тот факт, что указывалось, откуда приняты в семью те персоны, которые не были записаны в этой же деревне в предыдущую ревизию. Ревизская сказка той же ревизии, но уже по деревне Юхново (Прохново) содержала сведения о Василии Ивановиче Буракове, отце Евфимии Васильевны. Поиск постепенно привел к ревизским сказкам первых трех ревизий, хранящимся в РГАДА. Они осветили просопографию родов как Бураковых, так и Поповых. Самым ранним предком из Бураковых, обнаруженным по ревизским сказкам, стал Григорий Корнилов. Он родился около 1652 г., и в пожилом возрасте оказался записан в сказке первой ревизии в 1718 г. Но он же фигурировал и в более раннем источнике – переписной книге 1712 г.

При поиске в РГАДА за XVII в. представляло большую проблему отсутствие переписной книги 1678 г. Таким образом, предстояло ликвидировать разрыв в 64 года между переписными книгами 1648 г. и 1712 г. Надежда найти упоминание самого Григория Корнилова в 1648 г. была невелика – только если его возраст был в позднейших источниках на несколько лет занижен, и он на самом деле уже родился к 1648 г. И действительно, в 1648 г. в деревне Прохново (Юхново) не было записи о Григории Корнилове Буракове. Однако, не было записи и о Корнилии, с какой бы то ни было фамилией и отчеством. За 49 лет он мог и переехать в деревню из любого другого места, и я был готов признать, что эта линия дальше не продлится.
Тем не менее, при повторном изучении переписной книги 1707 г., я обнаружил записи о Бураковых в деревне Бураково того же прихода. Более того, главы этих семейств – Иван и Афанасий – имели отчество Корниловы, и на тот момент были уже немолоды, то есть относились к одному поколению с Григорием. Так для меня стало очевидным, что Григорий Корнилов действительно переехал в Прохново, но не издалека, а из соседней деревни. В 1648 г. в деревне Бураково проживал крестьянин Корнилка Иванов Бураков.  Его сын Афанасий на тот момент уже родился и был записан в переписной книге.

Следующим источником для изучения была писцовая книга 1622 г. Разрыв был всего в 26 лет – намного меньше, чем предыдущий. Но писцовая книга, где названы лишь дворовладельцы, была сложнее для использования в генеалогии, чем переписная. Ситуацию усугубляло отсутствие в источнике фамилий и тот факт, что меня интересовал носитель одного из самых распространенных имен – отец Корнилия Иван. В 1622 г. в деревне было два двора крестьян с именем Иван. Но даже если бы дворовладелец Иван был один, я никак не мог бы считать, что это непременно отец Корнилия. Ведь я не знал, что дворовладельцем тогда был именно его отец. Это могли быть мать, дед, дядя или другой родственник.
Решить ситуацию помогло стечение обстоятельств. В 1648 г. вместе с Корнилием проживал Евсейко Григорьев, его «захребетник». В 1622 г. крестьянин с таким же именем числился во дворе Ивашки Иевлева, хотя он временно отсутствовал: «сшел безвестно во 127 году от разорения литовских людей». Становится ясным, что он жил во дворе сначала отца, а затем его сына. Именно Ивашко Иевлев был отцом Корнилки. Позднее я обнаружил, что в 1648 г. записан Никонко Иевлев с фамилией Бураков – очевидно, брат Ивана. Соответственно, моим самым первым известным предком был Иев, известный только исходя из отчества. Его отделяют от меня шестнадцать поколений.

Известно об Иеве очень мало. К 1622 г. он, очевидно, уже умер, а его сын был взрослым. Значит, можно определить, что год его рождения относился к царствованию Ивана IV Грозного: от 1530-х до 1580-х гг. Но, как это ни странно, с достаточно большой точностью можно установить число его рождения. Такое редкое имя он должен был получить в честь святого Иова Многострадального. День его памяти приходится на 6 мая по юлианскому календарю. Скорее всего, Иев родился в начале мая, а в переводе на григорианский календарь, с разницей в девять дней для XVI в. – в середине мая.

Продвинуться в поиске дальше вглубь не удалось в связи с отсутствием подходящих источников. Несколько документов за период ранее 1622 г. сохранились, но все они не подошли по разным причинам. Книги сбора данных и оброчных денег с Устьмошского стана 1607-1608 гг. содержат сведения только о владельцах мельниц и других отдельно расположенных налогооблагаемых объектов. «Пустотные» книги Устьмошского стана 1559-1560 гг. тоже не предоставляют сплошного списка владельцев крестьянских дворов, а касаются лишь тех дворов, которые не имели владельцев и обрабатывались жителями других населенных пунктов. Платежная книга Каргопольского уезда 1555-1556 гг. вообще практически не содержит имен – она описывает суммы налогов по волостям и приходам. Теоретически могли бы помочь сотные с писцовых книг на волости Каргопольского уезда 1561-1562 гг., но там в них не описана нужная волость, как и большинство волостей Устьмошского стана.

Носители фамилии Бураков упомянуты в ранних источниках по Каргопольскому уезду. Так, Ларка Бураков в деревне Лавровской, волости Подпорожье, известен по сотной с писцовых книг 1556 г. В «Ономастиконе» С.Б. Веселовского называется Андрей Ильин Бураков, записанный в 1598 г. как каргопольский посадский человек. Из того же труда можно узнать, что в конце XVI в. в Новгороде жил Юрий Объед Бураков Шишмарев. Конечно, Усть-Моша была связана важным речным путем с низовьями р. Онеги, в частности с Подпорожьем; Каргополь был ближайшим к ней городом и административным центром; исторически эти земли заселялись новгородцами, и еще долго сохраняли связи с Новгородом. Но нет оснований считать, что кто-либо из них принадлежал к тому же роду. Одинаковые прозвища или некрестильные имена могли возникать независимо друг от друга, тем более в пределах одного региона. Скорее всего, версия о родстве этих персон навсегда останется маловероятной, но не будет ни подтверждена, ни опровергнута.

Впрочем, сам факт того, что в «пустотной книге» середины XVI в. уже указана интересующая меня деревня Бураковская, тоже важен. Он говорит о том, что Иев был не Бураком по прозвищу, а Бураковым по фамилии. Первопредок с прозвищем Бурак был, как минимум, отцом Иева, или, вероятнее, даже более дальним предком. Эта гипотетическая персона может считаться самым дальним предком, который известен на данный момент. Нельзя исключать возможность того, что «Бурака» не существовало, а несколько жителей деревни получили фамилию по ее названию. Но скорее всего, всё же Бураково было названо по имени первопоселенца. Другое название деревни – Евстратовская – могло быть образовано от крестильного имени того же человека. Решать такой вопрос лучше всего с опорой на исследования о принципах топонимии этого региона.

Восстановление родословной по одной линии до XVI в. выглядит успешным итогом работы. Но, говоря о вероятности такого успеха, нужно учитывать, что Иев был моим предком в 16-м поколении. С точки зрения математики, у меня, как и у любого человека, в 16-м поколении было 65536 предков. На самом деле их было меньше, за счет так называемого «третьего закона генеалогии» (редукции числа предков), хотя я пока ни одного такого случая в своей родословной не знаю. Но даже если редукция была очень велика и на самом деле нужно говорить о тысячах персон, а не о десятках тысяч, остается тот факт, что я смог узнать имя всего лишь одного из них. Сохраняется небольшая вероятность узнать еще одно или даже несколько имен в дальнейших поисках. Тем не менее, подавляющее большинство белых пятен связано не с тем, что пока не было проведено исследование, а с тем, что оно в какой-то момент зашло в тупик. И этот момент мог быть значительно раньше 16-го поколения.

У меня есть прапрадеды (предки в четвертом поколении), у которых я знаю имя, но только исходя из отчества их сына или дочери. Причина этому – слабо сохранившиеся семейные воспоминания и скудные архивные фонды по целым уездам и губерниям, понесшие огромный ущерб при оккупации. Есть пример, что, при отличной сохранности метрических книг, нет книги за один только год – год рождения прапрабабушки; а ее распространенное отчество и не указанная в записи о браке фамилия лишают возможности узнать, кто были ее родители. Многие фонды понесли потери в советское время по решениям власти, и при стечении обстоятельств это может стать непреодолимой преградой. Иногда не удается раскрыть загадку, связанную с переселением.

По линии Бураковых удачно совпал целый ряд факторов: доступные и вовремя записанные семейные воспоминания; хорошая сохранность (и изначальное наличие) разнообразных источников по Олонецкой губернии, вплоть до писцовых книг; указанные в большинстве источников фамилии; отсутствие масштабных переселений; отсутствие на территории уезда крупных военных действий, которые повредили бы как стабильности населения, так и источникам. Нельзя сказать последнего о других территориях даже в той же губернии. Олонецкий уезд, где жили мои предки по другим линиям, сильно пострадал от Северной войны, что отразилось на ходе моих поисков.

Крестьянское сословие, конечно, не так перспективно для поисков, как титулованная знать. Например, нет надежды найти в какой-то момент среди предков Рюриковичей и выйти на родословную до IX века. Но с черносошными крестьянами было легче работать, чем, к примеру, с духовенством: опять же из- за отсутствия постоянных переселений, которые затруднили мой поиск по своим священническим линиям. Среди других категорий населения, поиск по которым был бы рискованнее, чем по Бураковым – старообрядцы-беспоповцы и евреи.

Если же сузить вопрос только до крестьян Усть-Моши, предков Александра Семеновича Попова, то у каждой из этих линий были все те же преимущества, что и у Бураковых. И всё же Бураковы остались самым древним известным родом. Это случилось благодаря тому, что при поиске по ним мне удалось преодолеть разрыв между концом XVIII и серединой XVII в., а также – меньший разрыв между переписной книгой 1648 г. и писцовой книгой 1622 г. Успешный поиск всегда зависит как от глобальных факторов, так и от случайных, связанных с конкретными особенностями рода. Теоретически, по некоторым местностям можно провести поиск по податным сословиям даже до XV в., благодаря наличию столь ранних писцовых книг. Но чем больше звеньев в цепи от XXI в. вглубь, тем больше вероятности, что одно их них порвется. Поэтому для поиска требуется везение не в меньшей степени, чем терпение. И важно не ставить заранее слишком жестких целей, а оценивать обстановку по ходу исследовательской работы.